- Ну, Сережа, тогда, я вижу, этому Елизарову не сдобровать...
Как в воду глядел Борис Иванович. Андреев играл в
тот день не просто хорошо, а поистине вдохновенно. У него
всё получалось и получалось точно, легко, красиво. На трибунах, где восседали
такие знатоки, такие ценители, как Теплякова, Синючков, Лео и другие, царило
напряжённое молчание. Только когда поединок закончился (Андреев
победил с ошеломляющей быстротой - 6:1, 6:1), кто-то из
присутствовавших заметил со вздохом:
- Плохие мы ювелиры: перед нами настоящий бриллиант, а мы месяц за месяцем
твердим, что это обыкновенный камень...
Произошло это в 1937 году. А на следующий сезон в
матче детских сборных восьми городов Сергей Андреев уже
выступает первой ракеткой Москвы. Он обыграл ленинградца
Дмитрия Смирнова в двух партиях (7:5, 6:4), а также ряд
других сильных соперников, уступив лишь чемпиону СССР
тбилисцу Подпорину - техничному и опытному игроку.
Матч этот надолго запомнился всем, кто имел удовольствие его видеть. В первом
сете Андреев показал великолепную игру и выиграл его на редкость легко - 6:1.
Конечно, этот счет взвинтил самолюбивого тбилисца. Усилив во
втором сете темп, умело используя свое техническое превосходство, он повёл 4:2.
Стояла 40-градусная жара, местные болельщики яростно поддерживали своего
земляка. И в этой обстановке Сергей, который был на два года младше соперника,
допускает очевидную тактическую ошибку. Вместо того чтобы спокойно отдать сет
сопернику и сохранить силы для решающего, он бросается догонять Подпорина.
Ценой колоссальных усилий он выравнивает счет - 4:4 и
чувствует, что его силы иссякли. Впрочем, "чувствует" -
это сказано не совсем точно. Наоборот, Андрееву казалось,
что ничего не изменилось, и в то же время предательски
притуплялось внимание, чаще стали происходить обидные,
непонятные ему самому ошибки. В третьем сете они уже следовали одна за другой.
Сергей был удручен. Но на следующий день опытный
теннисист и журналист В. Коллегорский, подводя в местной
газете итог закончившимся состязаниям, назвал Андреева в
числе главных героев. "Матч Андреева с Подпориным, -
говорилось в отчёте, - мог бы стать украшением и любого
взрослого турнира. Перед нами прекрасные турнирные бойцы;
и мы будем с большой надеждой ждать их новых встреч".
Увы, им не суждено было состояться. Вскоре началась
война. Подпорин погиб в сражениях за Родину, Андреева
роковая судьба миновала, хотя он пробыл на фронте более
трёх лет.
Когда гитлеровская Германия напала на нашу страну,
Сергея уже хорошо знали в мире тенниса. Он выиграл
несколько крупных взрослых турниров (в одном из них он
встретился в финале с Борисом Ивановичем Кочетковым,
матч игрался два дня подряд, и наконец ученик одолел
своего любимого учителя), играл в паре с Николаем Озеровым...
- Прошу немедленно отправить меня на передовую, -
Андреев сам не заметил, как повысил голос.
Но военком уже не в первый раз встречался с такими
отчаянными молодцами. Да и, по правде говоря, отлично
понимал их. Но и они должны, чёрт возьми, понять его.
- Вам ещё нужно научиться воевать, товарищ Андреев. Тогда и поговорим.
Сергея зачислили курсантом Московской школы авиационных механиков. Трудные дни
учёбы в столице. Эвакуация на Урал. Занятия в холодных, нетопленых классах,
на аэродроме, продуваемом ледяными ветрами, ночные
вахты в карауле... Сколько раз он с благодарностью вспоминал спорт, который дал
ему физическую силу, терпение и мужество. Он закончил школу по высшему разряду
и получил приглашение остаться в ней для прохождения дальнейшей службы. Но
Андреев был твёрд в решении, которое созрело у него ещё в первый день войны:
- Прошу отправить на фронт.
Очень жаль, что в нашей военной литературе, создавшей
много прекрасных произведений о Великой Отечественной,
нет ещё достойного произведения об авиационных инженерах, техниках и механиках.
Бесстрашные, неутомимые, неприхотливые "рабочие войны", они скромно, безупречно
делали свое великое дело, готовя к боевым вылетам самолёты. Им не присваивали
звания Геров, но все они были героями. Я видел, как они работали без перчаток
на сорокаградусном морозе, на леденящем ветру, видел их окровавленные пальцы и
кожу, слезавшую с ладоней. Я видел, как они "штопали" насквозь продырявленные
вражескими пулями фюзеляжи и плоскости, как провожали лётчиков в очередной
вылет, а потом, задрав голову в поднебесье, чутко прислушиваясь к каждому
возникавшему звуку, томительно долго ожидали возвращения "своего" пилота. И
иногда, так и не дождавшись, рыдали, как дети.
|